Глава 1

Кит Холлиуэлл в своей спальне была очень занята. Она старательно украшала бусинками маску для своей старшей сестры Розалинды, которая собиралась на бал-маскарад. Тоненьким пинцетом из рабочей коробки матери Кит аккуратно подхватывала крошечную блестящую бусинку и помещала её на намазанную клеем поверхность маски, рядом с прорезью для глаз.
Кит сунула нос в банку с бусинами, выбрала ещё одну и приклеила её на место. Конечно, пинцет, скорее всего, не был предназначен для такой работы. Его концы были уже перепачканы клеем, и теперь их придётся отмывать. Кит всегда содержала в порядке старые швейные принадлежности своей мамы. Хотя она не понимала, зачем там нужен пинцет. Казалось, им не слишком часто пользуются при шитье. Это был один из вопросов, который она непременно задала бы маме, если бы могла.
Чтобы оглядеть изделие целиком, Кит отодвинула маску на расстояние вытянутой руки и нечаянно столкнула на пол стопку газет. Она вздохнула от безысходности. Столик в её спальне никак не подходил для такой работы. Ей был нужен большой рабочий стол, но каковы были шансы заполучить такой? Отец никогда бы не согласился. В любом случае в комнате не было для него места. Разве что выбросить что-нибудь?
Она встала, разглядывая мебель, пока её взгляд не остановился на домике для кукол. Она колебалась. Может быть, пришло время сказать «прощай» старым друзьям? Она уже выросла и не будет в него играть. Недавно ей несколько раз приснился кошмар, в котором она оказалась заперта в этом домике во время пожара. Сон каждый раз повторялся один и тот же. Она сидела взаперти в крошечной комнате с цветочными обоями. Когда она просыпалась, её лёгкие разрывались от нехватки воздуха, а в носу стоял запах гари. Может быть, если домик исчезнет из её спальни, навязчивые сны прекратятся?

Но как она могла об этом подумать? Кукольный домик раньше принадлежал её маме. Уже по одной этой причине он был ей дорог.
— Я вижу, ты трудишься не покладая рук, — прозвучал голос.
Это было неожиданно. Кит быстро повернулась и увидела, что в дверях стоит отец, сэр Генри Холлиуэлл. На лице его не было и тени улыбки.
— Я делаю маску для Роз, — быстро сказала Кит, откидываясь на спинку стула и стараясь держаться непринуждённо. Она подняла маску: — Ну как?
Но глаза сэра Генри смотрели на Кит, а не на маску.
— Что, Розалинда не может купить маску в магазине?
— Я хотела приготовить ей сюрприз. Понимаешь, сделать что-нибудь особенное.
— Особенное? — теперь он тоже взглянул на маску, но немедленно перевёл взгляд на Кит.
Девочка почувствовала себя подавленной. Хоть когда-нибудь её отцу понравится то, что она сделала?
— Встань пожалуйста, Катерина.
Кит отложила маску и осторожно встала.
— Тебя не затруднит оглядеться вокруг? В особенности я хотел бы обратить твоё внимание на стол.
Кит посмотрела и поняла, что стол был полностью скрыт под завалами из газет, поверх которых валялись ножницы и стояли банки с клеем и красками.
— Напомни мне, для чего я купил тебе стол.
— Чтобы учиться.
— Ты этим сейчас занимаешься?
— Нет.
— Тебе двенадцать лет, — тихо произнёс сэр Генри. — Ты не ребёнок, который играет в детском саду, склеивая обрывки бумаги.
— Отец, — с негодованием ответила Кит, — я не склеиваю обрывки. Я делаю вещь.
Она уже много раз пыталась ему это объяснить, но он никогда не слушал.
— Если ты перестанешь тратить время на эту творческую ерунду, то сможешь больше заниматься своей учёбой.
— Потому что того, что я делала до сих пор, далеко недостаточно, — пробурчала она в пол.
— Прости, что ты сказала?
Кит пожалела о том, что не смогла сдержаться. Теперь ей надо было оправдываться, а с отцом это никогда не проходило.
— Я имела в виду, что я много занимаюсь.
Я учусь намного больше, чем другие дети из моего класса.
— Не смотри на других детей из своего класса, — произнёс сэр Генри ледяным тоном. — Смотри на то, чего достигли в твоем возрасте брат и сестра. Альберт основал свой первый бизнес. Розалинду выбрали делегатом международного молодежного политического съезда.
— Я знаю, — согласилась Кит. — Они оба невероятные и потрясающие и... Если честно, это не совсем нормально.
— А ты? Каковы твои достижения? Ты провалила вступительные экзамены. Ты представляешь, каким позором это стало для меня?
Кит вздрогнула. В самом деле, чем она была для своего знаменитого отца? 
— Принимая во внимание, что Уильям Сиддис должен сообщить своё решение на этой неделе, я надеялся, что ты попробуешь вести себя так, как бы я этого хотел.
При упоминании о школе её рука метнулась к заднему карману проверить, что письмо по-прежнему там. Она почувствовала, что сложенный конверт слегка высунулся из кармана, и, чтобы спрятать его, потянула футболку вниз. 
— Я не уверен, что ты понимаешь, Катерина, как тебе повезло. Как правило, в школах вроде Уильяма Сиддиса абитуриентам не дают второго шанса. Не поступил — значит, не поступил. Но, как один из попечителей, я смог потянуть за некоторые ниточки. Для тебя.
Он посмотрел на часы.
— Должен сказать, что я очень рассчитывал получить ответ от Малкомба Клеппера до сегодняшнего отъезда в Южную Америку, но его пока нет.
— Ммм... — Кит сглотнула и смогла продолжить: — Может быть, мне лучше пойти в колледж Святого Леопольда?
— Что, прости?
— У них хороший факультет искусства, — прошептала Кит.
— ФАКУЛЬТЕТ ИСКУССТВА!
— Только если меня не возьмут в Сиддис, конечно, — поспешила сказать Кит, — это мог бы быть, понимаешь ли, план «Б».
Сэр Генри непонимающе посмотрел на свою дочь. Он был одним из знаменитейших учёных мира, гением! Разве могло получиться, чтобы кому-то из его детей потребовался план «Б»?
— Смотри, — объявил он наконец. — Я понимаю, что ты более творческая личность, чем твои брат с сестрой. К сожалению, с такими увлечениями будет трудно найти работу. Я хочу, чтобы у тебя были те же возможности, что у Альберта и Розалинды. Разве это не разумно?
— Но что, если Сиддис меня не примет? — в голосе Кит чувствовалось отчаяние.
Сэр Генри глубоко вздохнул. Было видно, как сильно он разочарован.
— Если ты ухитрилась провалить вступительные экзамены повторно, то я соберу все эти принадлежности для творчества и отправлю их в мусорный бак. Твой любимый наборчик для шитья полетит туда же.
— Ты не можешь, нет! — сердито ответила Кит. — Он был мамин.
— Да, пожалуй, так нельзя, — уступил отец, — но ты ошибаешься, если думаешь, что твоя мама была бы разочарована тобой в меньшей степени, чем я.
Он вытащил листик бумаги, который держал под мышкой.
— Твоё расписание на следующие несколько недель. — Он швырнул его через всю комнату. Тот аккуратно приземлился на столе, опрокинув банку с клеем. — Я прощаюсь. Я попросил квартирантку быть сегодня дома, так что одна ты не останешься. Альберт заберёт тебя в пять. При готовься заранее.
— Хорошо, — сказала Кит. Она не могла отпустить отца на съёмки длительностью в три с половиной недели в таком настроении, поэтому добавила: — Прости, папа.
Сэр Генри смягчился и протянул к ней руку. Она немедленно подбежала и обняла его.
— Ты же знаешь, я хочу как лучше для тебя, — сказал он, обнимая её в ответ и целуя в макушку. — Обещай, что ты хотя бы постараешься уделять больше времени и сил учёбе, пока меня не будет?
— Постараюсь.
— Потом, может быть, мы поищем возможность... О боже мой! — оборвал он себя на полуфразе, увидев бумаги, разбросанные по полу, и капающий клей. — Посмотри, какой беспорядок ты устроила! Пожалуйста, уберись в комнате перед уходом.
Дверь закрылась, Кит осталась одна. Ей было горько и обидно. Кто виноват в том, что банка опрокинулась? Она повернулась к столу и увидела, что клей пролился на её маску. Её сюрприз для Розалинды был полностью испорчен.
Она бросила маску в мусорный бак. По лестнице прогремели шаги сэра Генри. Затем Кит услышала, как по коридору проехал его чемодан и хлопнула входная дверь.
Наступила тишина.
Кит подошла к окну и увидела, как водитель положил чемодан в багажник такси. Сквозь стекло машины было видно отца, вынимавшего бумаги из портфеля. Он был уже весь в работе. Водитель сел на своё место, и такси выехало на дорогу.
Когда машина скрылась из глаз, Кит вытащила из кармана письмо. Оно было адресовано сэру Генри. В левом верхнем углу красовался красный крест Школы имени Уильяма Сиддиса. Кит отвернулась. Она не хотела перечитывать письмо, одного раза было достаточно. Её мозг всё утро снова и снова повторял отдельные фразы: «слабый результат», «далека от высоких стандартов», «средние возможности».
Кит вздрогнула, представив себе, что отец прочитал бы это письмо. Как хорошо, что она нашла письмо раньше. Она была в безопасности, но ненадолго. Через три с половиной недели сэр Генри закончит съёмки своей новой научно-популярной программы и вернётся. Правда сразу вылезет наружу, и что он тогда сделает?
Кит вернулась к столу и взглянула на своё расписание. Уже по первому листу было понятно, что каникулы будут «захватывающими».

Мама Кит умерла, когда та была ещё маленькой. Сколько девочка себя помнила, её жизнью управляли расписания. Сэр Генри написал, должно быть, сотни расписаний; они всегда были аккуратно распечатаны, сведены в таблицы, с числами, временем и бесконечным количеством примечаний. Кит подумала, что, будь её мама жива, жизнь бы сложилась иначе. Девочка ощутила до боли знакомое чувство тоски.
Кит, не особенно стараясь, попробовала отчистить расписание от пролившегося клея. Тут она заметила, что мамин швейный набор тоже был забрызган. Клей испачкал подушечку для иголок и до самого края залил напёрсток, который стал похож на крошечную чашечку с молоком. 
Если раньше Кит была расстроена, то теперь она вскипела от ярости. Начать с того, что испорчена маска Розалинды. Но драгоценный мамин швейный набор, залитый клеем, — это хуже в десять раз!
Она схватила скреплённые страницы и надорвала их посередине. Дважды разорвав их пополам, она расщепила их на такие маленькие кусочки, что никто никогда не смог бы собрать их вместе.
Результат ей понравился, и она проделала то же самое с отказным письмом из школы. Фрагменты письма порхали вокруг неё как конфетти. «Прочти это, если сможешь, папочка!»
Расправа над бумагами охладила ярость, но не уничтожила её. Девочка ощущала себя полной решимости. Для неё это было новое ощущение. Она удивилась тому, что, не раздумывая, приняла решение. На самом деле Кит никогда не подходила этой семье. И теперь она точно знала, что будет делать, — пришло время сбежать.
Она пошарила под кроватью, вытащила старый рюкзак и начала укладывать в него вещи: джинсы, носки, штаны, свитеры. Из ванной она прихватила зубную щётку, с кровати — пижаму. Наконец, она повернулась к швейному набору и впервые заколебалась. Что о побеге сказала бы мама, поняла бы она дочь? Внутри зародилось сомнение, и это было не очень-то приятно. Кит чувствовала, что поступает неправильно, но отбросила эту мысль и принялась отчищать швейный набор от клея. Потом для сохранности она положила в него все свои сбережения.
Прежде чем закрыть набор и упаковать его, она просунула руку в кармашек за подкладкой и достала оттуда старый буклет. Он ей понадобится, потому что на нём указан адрес того места, куда она отправится.

Некоторое время она разглядывала потрёпанную брошюру. На обложке было выцветшее изображение старинного дома. В этом доме выросла её мама. Сколько лет Кит мечтала о том, чтобы туда попасть? Она всегда верила, что это — то самое место, где она придётся ко двору. Она провела пальцем по названию, от которого всегда испытывала трепет. Музей костюма «Лунный камень».
 Не обращая внимания на беспорядок на столе, Кит аккуратно сложила буклет и спрятала его в карман. Теперь она была почти готова. Оставалось только солгать несколько раз.
 
Спустившись в кухню, Кит схватила телефонную трубку и сразу же положила её обратно. При отсутствии подобного опыта ей сначала надо было подготовить план действий. Солгать следовало троим. Один из них был регистратор в агентстве по подбору гувернанток, двое других были её брат и сестра.
Начать она решила с агентства. Девочка вытерла вспотевшие ладони, прислушалась и убедилась в том, что квартирантка не вышла из своей комнаты. Тогда она снова подняла трубку:
— Здравствуйте. Я личный помощник сэра Генри Холлиуэлла. Я звоню, чтобы сказать вам, что в ближайшем будущем нам не потребуются услуги вашего агентства. Пожалуйста, отмените все наши заказы. Мы с вами свяжемся. До свидания.
Ф-фу-у! Прошло не так уж и плохо! Может быть, лгать не так трудно, как она себе воображала. Воспрянув духом, Кит позвонила брату. Как всегда, он не взял трубку. Он был слишком занят своим бизнесом, чтобы отвечать на звонки младшей сестрёнки. Поэтому она оставила сообщение:
«Эмм... Привет, Альберт... э-э-э... Я звоню, чтобы сказать, что папа поменял наши августовские планы, потому что... ну, я не знаю точно почему, но в любом случае он.. э-э-э... я не приеду к тебе, я еду к Розалинде. Это хорошая новость, я имею в виду, для тебя... не для меня... не то чтобы плохая для меня, мне нравится у Розалинды... это здорово, правда.... э-э-э.. Ну, хорошо, тогда увидимся в сентябре, я думаю... да, на всякий случай, это звонит твоя сестра... в смысле, это Кит».
Кит вся вспотела, договорив это сообщение до конца. Её самоуверенность испарилась. Врать брату было ужасно, а ведь оставалась ещё Розалинда. На этот раз Кит решила не рисковать, так что она написала свою речь на бумажке и минут десять репетировала, прежде чем перейти к делу. Как она и предполагала, Розалинда тоже не взяла трубку. Она была слишком занята, поскольку работала государственным политическим советником. Пришлось и ей оставить сообщение:
«Привет, Роз, это я, Кит. Прости, что беспокою тебя, такую занятую, но папа просил передать тебе сообщение по поводу расписания на этот месяц. Он волнуется, что ты слишком много работаешь. Поэтому решил, что нечестно обременять тебя ещё и заботой обо мне. Поэтому я буду у Альберта. Так что ты свободна от младшей сестры до конца августа.
А, ещё, по поводу помощи по математике. Не волнуйся. Альберт обещал загрузить меня немерено, и ещё дополнительно английский и естествознание каждый день. Это будет... ой! (Кит нечаянно столкнула со стола листок с речью) будет отлично... ну и... надеюсь, твоя простуда проходит... (Кит ползала по полу в поисках листка) э-э-э... и твоё больное горло тоже... э-э-э... уже не болит. Ну, хорошо, тогда пока и не волнуйся о том, где я... ну, я же буду у Альберта, так что всё отлично. Пока».
Кит рухнула на пол в том самом месте под столом, где ползала, и застонала. Как у других получается врать без затруднений? Она протиснулась между ножками кресла, встала и отряхнула крошки тоста с коленок. Оставалось только уведомить отца, но это было сравнительно легко. Она собиралась оставить ему записку. Поскольку он уехал в Южную Америку на три с половиной недели, он не смог бы прочитать её до возвращения.
Она нашла блокнот и карандашик и, подумав мгновение, начала писать. Это заняло немного времени. Закончив письмо, она положила его в конверт и оставила на столе. Оглядела кухню, прощаясь. Увидит ли она всё это ещё раз? Если всё пойдёт по плану, то это случится нескоро. Затем она подхватила свой рюкзак и направилась прямо к выходу. Ей не пришло в голову, что надо что-то сказать квартирантке. 

Отрывок из книги «Тайна виллы «Лунный камень»»

 

ОЛЕ-ЛУКОЙЕ

Никто на свете не знает столько сказок, сколько знает их Оле-Лукойе. Вот мастер-то рассказывать!

Вечером, когда дети преспокойно сидят за столом или на своих скамеечках, является Оле-Лукойе. В одних чулках он тихо-тихо подымается по лестнице; потом осторожно приотворит дверь, неслышно шагнет в комнату и слегка прыснет детям в глаза сладким молоком. В руках у него маленькая спринцовка, и молоко брызжет из неё тоненькой-тоненькой струйкой. Тогда веки у детей начинают слипаться, и они уж не могут разглядеть Оле, а он подкрадывается к ним сзади и начинает легонько дуть им в затылки. Подует — и головки у них сейчас отяжелеют. Это совсем не больно, — у Оле-Лукойе нет ведь злого умысла; он хочет только, чтобы дети угомонились, а для этого их непременно надо уложить в постель! Ну вот он и уложит их, а потом уж начинает рассказывать сказки.
Когда дети заснут, Оле-Лукойе присаживается к ним на постель. Одет он чудесно: на нём шёлковый кафтан, только нельзя сказать, какого цвета, — он отливает то голубым, то зелёным, то красным, смотря по тому, в какую сторону повернётся Оле. Под мышками у него по зонтику: один с картинками, который он раскрывает над хорошими детьми, и тогда им всю ночь снятся чудеснейшие сказки, а другой совсем простой, гладкий, который он развёртывает над нехорошими детьми; ну, они и спят всю ночь как чурбаны, и поутру оказывается, что они ровно ничего не видали во сне!
Послушаем же о том, как Оле-Лукойе навещал каждый вечер одного маленького мальчика, Яльмара, и рассказывал ему сказки! Это будет целых семь сказок, — в неделе ведь семь дней.

Понедельник

— Ну вот, — сказал Оле-Лукойе, уложив Яльмара в постель, — теперь украсим комнату!
И в один миг все комнатные цветы выросли, превратились в большие деревья, которые протянули свои длинные ветви вдоль стен к самому потолку; вся комната превратилась в чудеснейшую беседку. Ветви деревьев были усеяны цветами; каждый цветок по красоте и запаху был лучше розы, а вкусом (если бы только вы захотели его попробовать) слаще варенья; плоды же блестели, как золотые. Ещё на де-ревьях были пышки, которые чуть не лопались от изюмной начинки. Просто чудо что такое! Вдруг поднялись ужасные стоны в ящике стола, где лежали учебные принадлежности Яльмара.
— Что там такое? — сказал Оле-Лукойе, пошёл и выдвинул ящик.
Оказалось, что это рвала и метала аспидная доска: в решение написанной на ней задачи вкралась ошибка, и все вычисления готовы были распасться; грифель скакал и прыгал на своей верёвочке, точно собачка; он очень желал помочь делу, да не мог. Громко стонала и тетрадь Яльмара; просто ужас брал, слушая её! На каждой её странице в начале каждой строки стояли чудесные большие и маленькие буквы, — это была пропись; возле же шли другие, воображавшие, что держатся так же твёрдо. Их писал сам Яльмар, и они, казалось, спотыкались об линейки, на которых должны были бы стоять.
— Вот как надо держаться! — говорила пропись. — Вот так, с лёгким наклоном вправо!
— Ах, мы бы и рады, — отвечали буквы Яльмара, — да не можем! Мы такие плохонькие!
— Так вас надо немного подтянуть! — сказал Оле-Лукойе.
— Ай, нет, нет! — закричали они и выпрямились так, что любо было глядеть.
— Ну, теперь нам не до сказок! — сказал Оле-Лукойе. — Будем-ка упражняться! Раз-два! Раз-два!
И он довёл буквы Яльмара до того, что они стояли ровно и бодро, как любая пропись. Но когда Оле-Лукойе ушёл и Яльмар утром проснулся, они выглядели такими же жалкими, как прежде.

Вторник

Как только Яльмар улёгся, Оле-Лукойе дотронулся своею волшебною спринцовкой до мебели, и все вещи сейчас же начали болтать между собою; все, кроме плевательницы; эта молчала и сердилась про себя на их суетность: говорят только о себе да о себе и даже не подумают о той, что так скромно стоит в углу и позволяет в себя плевать!
Над комодом висела большая картина в золочёной раме; на ней была изображена красивая местность: высокие старые деревья, трава, цветы и широкая река, убегавшая мимо чудных дворцов, за лес, в далёкое море.
Оле-Лукойе дотронулся волшебною спринцовкой до картины, и нарисованные на ней птицы запели, ветви деревьев зашевелились, а облака понеслись по небу; видно было даже, как скользила по картине их тень.
Затем Оле приподнял Яльмара к раме, и мальчик стал ногами прямо в высокую траву. Солнышко светило на него сквозь ветви деревьев, он побежал к воде и уселся в лодочку, которая колыхалась у берега. Лодочка была выкрашена красною и белою краской, паруса блестели как серебряные, и шесть лебедей в золотых коронах с сияющими золотыми звёздами на головах повлекли лодочку вдоль зелёных лесов, где деревья рассказывали о разбойниках и ведьмах, а цветы — о прелестных маленьких эльфах и о том, что рассказывали им бабочки.Чудеснейшие рыбы с серебристою и золотистою чешуей плыли за лодкой, ныряли и плескали в воде хвостами; красные, голубые, большие и маленькие птицы летели за Яльмаром двумя длинными вереницами; комары танцевали, а майские жуки гудели «Бум! Бум!»; всем хотелось провожать Яльмара, и у каждого была для него наготове сказка. Да, вот это было плаванье! Леса то густели и темнели, то становились похожими на чудеснейшие сады, освещённые солнцем и усеянные цветами. По берегам реки возвышались большие хрустальные и мраморные дворцы; на балконах их стояли принцессы, и все это были знакомые Яльмару девочки, с которыми он часто играл. Они протягивали ему руки, и каждая держала в правой руке славного обсахаренного пряничного поросёнка, — такого редко купишь у торговки. Яльмар, проплывая мимо, хватался за один конец пряника, принцесса крепко держалась за другой, и пряник разламывался пополам; каждый получал свою долю: Яльмар побольше, принцесса поменьше. У всех дворцов стояли на часах маленькие принцы; они отдавали Яльмару честь золотыми саблями и осыпали его изюмом и оловянными солдатиками, — вот что значит настоящие-то принцы!
Яльмар плыл через леса, через какие-то огромные залы и города... Проплыл он и через тот город, где жила его старая няня, которая нянчила его, когда он был ещё малюткой, и очень любила своего питомца. И вот он увидал её; она кланялась, посылала ему рукою воздушные поцелуи и пела хорошенькую песенку, которую сама сложила и прислала Яльмару:

Мой Яльмар, тебя вспоминаю
Почти каждый день, каждый час! 
Сказать не могу, как желаю
Тебя увидеть вновь хоть раз! 
Тебя ведь я в люльке качала,
Учила ходить, говорить,
И в щёчки и в лоб целовала,
Так как мне тебя не любить!
Люблю тебя, ангел ты мой дорогой!
Да будет вовеки Господь Бог с тобой!

И птички подпевали ей, цветы приплясывали, а старые ивы кивали, как будто Оле-Лукойе и им рассказывал сказку.

Среда

Ну и дождь лил! Яльмар слышал этот страшный шум даже во сне; когда же Оле-Лукойе открыл окно, оказалось, что вода стояла вровень с подоконником. Целое озеро! Зато к самому дому причалил великолепнейший корабль.
— Хочешь прокатиться, Яльмар? — спросил Оле. — Побываешь ночью в чужих землях, а к утру — опять дома!
И вот Яльмар, разодетый по-праздничному, очутился на корабле. Погода сейчас же прояснилась, и они поплыли по улицам, мимо церкви, — кругом было одно сплошное огромное озеро. Наконец они уплыли так далеко, что земля совсем скрылась из глаз. По поднебесью неслась стая аистов; они тоже собрались в чужие тёплые края и летели длинною вереницей, один за другим. Они были в пути уже много-много дней, и один из них так устал, что крылья почти отказывались ему служить. Он летел позади всех, потом отстал и начал опускаться на своих распущенных крыльях всё ниже и ниже, вот взмахнул ими ещё раза два, но... напрасно! Скоро он задел за мачту корабля, скользнул по снастям и — бах! — упал прямо на палубу.
Юнга подхватил его и посадил в птичник к курам, уткам и индейкам. Бедняга аист стоял и уныло озирался кругом.
— Ишь какой! — сказали куры. А индейский петух надулся, как только мог, и спросил у аиста, кто он таков; утки же пятились, подталкивая друг друга крыльями, и крякали: «Дур-рак! Дур-рак!»
И аист рассказал им о жаркой Африке, о пирамидах и о страусах, которые носятся по пустыне с быстротой диких лошадей, но утки ничего не поняли и опять стали подталкивать одна другую:
— Ну не дурак ли он?
— Конечно, дурак! — сказал индейский петух и сердито забормотал.
Аист замолчал и стал думать о своей Африке.
— Какие у вас чудесные тонкие ноги! — сказал индейский петух. — Почём аршин?
— Кряк! Кряк! Кряк! — закрякали смешливые утки, но аист как будто и не слыхал.
— Могли бы и вы посмеяться с нами! — сказал аисту индейский петух. — Очень забавно было сказано! Да куда, это, верно, слишком низменно для него! Вообще нельзя сказать, чтобы он отличался понятливостью! Что ж, будем забавлять себя сами!
И курицы кудахтали, утки крякали, и это их ужасно забавляло.
Но Яльмар подошёл к птичнику, открыл дверцу, поманил аиста, и тот выпрыгнул к нему на палубу, — он уже успел отдохнуть. Вот аист как будто поклонился Яльмару в знак благодарности, взмахнул широкими крыльями и полетел в тёплые края.
А курицы закудахтали, утки закрякали, индейский же петух так надулся, что гребешок у него весь налился кровью.
— Завтра из вас сварят суп! — сказал Яльмар и проснулся опять в своей маленькой кроватке.
Славное путешествие сделали они ночью с Оле-Лукойе!

Четверг

— Знаешь что? — сказал ОлеЛукойе. — Только не пугайся! Я сейчас покажу тебе мышку! — И правда, в руке у него была прехорошенькая мышка. — Она явилась пригласить тебя на свадьбу! Две мышки собираются сегодня ночью вступить в брак.
Живут они под полом в кладовой твоей матери. Чудесное помещение, говорят!
— А как же я пролезу сквозь маленькую дырочку в полу? — спросил Яльмар.
— Уж положись на меня! — сказал Оле-Лукойе. — Ты у меня сделаешься маленьким.
И он дотронулся до мальчика своею волшебною спринцовкой. Яльмар вдруг стал уменьшаться, уменьшаться и наконец сделался величиною всего с пальчик.
— Теперь можно будет одолжить мундир у оловянного солдатика. Я думаю, этот наряд будет вполне подходящим: мундир ведь так красит, ты же идёшь в гости!
— Ну хорошо! — согласился Яльмар, переоделся и стал похож на образцового оловянного солдатика.
— Не угодно ли вам сесть в напёрсток вашей матушки? — сказала Яльмару мышка. — Я буду иметь честь отвезти вас.
— Ах, неужели вы сами будете беспокоиться, фрёкен! — сказал Яльмар, и вот они поехали на мышиную свадьбу. Проскользнув в дырочку, прогрызённую мышами в полу, они попали сначала в длинный узкий коридор, здесь как раз только и можно было проехать в напёрстке. Коридор был ярко освещён гнилушками.
— Ведь чудный запах? — спросила мышка-возница. — Весь коридор смазан салом! Что может быть лучше?
Наконец добрались и до самой залы, где праздновалась свадьба. Направо, перешёптываясь и пересмеиваясь между собой, стояли все мышки-дамы, а налево, покручивая лапками усы, — мышки-кавалеры, а посередине, на выеденной корке сыра, возвышались сами жених с невестой и страшно целовались на глазах у всех. Что ж, они ведь были обручены и готовились вступить в брак.
А гости всё прибывали да прибывали; мыши чуть не давили друг друга насмерть, и вот счастливую парочку оттеснили к самым дверям, так что никому больше нельзя было ни войти, ни выйти. Зала, как и коридор, вся была смазана салом; другого угощенья и не было; а на десерт гостей обносили горошиной, на которой одна родственница новобрачных выгрызла их имена, то есть, конечно, всего-навсего первые буквы. Диво, да и только!
Все мыши объявили, что свадьба была великолепная и что время проведено очень приятно. Яльмар поехал домой. Довелось ему побывать в знатном обществе, хоть и пришлось порядком съёжиться и облечься в мундир оловянного солдатика. 

Пятница

— Просто не верится, сколько есть пожилых людей, которым страх как хочется залучить меня к себе! — сказал Оле-Лукойе. — Особенно желают этого те, кто сделал что-нибудь дурное. «Добренький, миленький Оле, — говорят они мне, — мы просто не можем сомкнуть глаз, лежим без сна всю ночь напролёт и видим вокруг себя все свои дурные дела. Они, точно гадкие маленькие тролли, сидят по краям постели и брызжут на нас кипятком. Хоть бы ты пришёл и прогнал их. Мы бы с удовольствием заплатили тебе, Оле! — добавляют они с глубоким вздохом. — Спокойной же ночи, Оле! Деньги на окне!» Да что мне деньги! Я ни к кому не прихожу за деньги!
— Что будем делать сегодня ночью? — спросил Яльмар.
— Не хочешь ли опять побывать на свадьбе? Только не на такой, как вчера. Большая кукла твоей сестры, та, что одета мальчиком и зовётся Германом, хочет повенчаться с куклой Бертой; кроме того, сегодня день рождения куклы, и потому готовится много подарков!
— Знаю, знаю! — сказал Яльмар. — Как только куклам понадобится новое платье, сестра сейчас празднует их рождение или свадьбу. Это уж было сто раз!
— Да, а сегодня ночью будет сто первый и, значит, последний! Оттого и готовится нечто необыкновенное. Взгляни-ка!
Яльмар взглянул на стол. Там стоял домик из картона; окна были освещены, и все оловянные солдатики держали ружья на караул. Жених с невестой задумчиво сидели на полу, прислонившись к ножке стола; да, им было о чём задуматься! Оле-Лукойе, нарядившись в бабушкину чёрную юбку, обвенчал их, и вот вся мебель запела на мотив марша забавную песенку, которую написал карандаш:

Затянем песенку дружней,
Как ветер пусть несётся!
Хотя чета наша, ей-ей,
Ничем не отзовётся.
Из лайки оба и торчат
На палках без движенья,
Зато роскошен их наряд —
Глазам на загляденье!
Итак, прославим песней их:
Ура, невеста и жених!
 
Затем молодые получили подарки, но отказались от всего съедобного: они были сыты своей любовью.
— Что ж, поехать нам теперь на дачу или отправиться за границу? — спросил молодой. На совет пригласили опытную путешественницу ласточку и старую курицу, которая уже пять раз была наседкой. Ласточка рассказала о тёплых краях, где зреют сочные, тяжёлые виноградные кисти, где воздух так мягок, а горы расцвечены такими красками, о каких здесь не имеют и понятия.
— Там нет зато нашей кудрявой капусты! — сказала курица. — Раз я со всеми своими цыплятами провела лето в деревне; там была целая куча песку, в котором мы могли рыться и копаться сколько угодно! Кроме того, нам был открыт вход в огород с капустой! Ах, какая она была зелёная! Не знаю, что может быть красивее!
— Да ведь один кочан похож на другой как две капли воды! — сказала ласточка. — К тому же здесь так часто бывает дурная погода.
— Ну, к этому можно привыкнуть! — сказала курица.
— А какой тут холод! Того и гляди, замёрзнешь! Ужасно холодно!
— То-то и хорошо для капусты! — сказала курица. — Да, наконец, и у нас бывает тепло! Ведь четыре года тому назад лето стояло у нас целых пять недель! Да какая жарища-то была! Все задыхались! Кстати сказать, у нас нет тех ядовитых тварей, как у вас там! Нет и разбойников! Надо быть отщепенцем, чтобы не находить нашу страну самою лучшею в мире! Такой недостоин и жить в ней! — Тут курица заплакала. — Я ведь тоже путешествовала, как же! Целых двенадцать миль проехала в бочонке! И никакого удовольствия нет в путешествии!
— Да, курица — особа вполне достойная! — сказала кукла Берта. — Мне тоже вовсе не нравится ездить по горам — то вверх, то вниз! Нет, мы переедем на дачу в деревню, где есть песочная куча, и будем гулять в огороде с капустой.
На том и порешили.

Суббота

— А сегодня будешь рассказывать? — спросил Яльмар, как только Оле-Лукойе уложил его в постель. 
— Сегодня некогда! — ответил Оле и раскрыл над мальчиком свой красивый зонтик. — Погляди-ка вот на этих китайцев!
Зонтик был похож на большую китайскую чашу, расписанную голубыми деревьями и узенькими мостиками, на которых стояли маленькие китайцы и кивали головами.
— Сегодня надо будет принарядить к завтрашнему дню весь мир! — продолжал Оле. — Завтра ведь праздник, воскресенье! Мне надо пойти на колокольню — посмотреть, вычистили ли церковные карлики все колокола, не то они плохо будут звонить завтра; потом надо в поле — посмотреть, смёл ли ветер пыль с травы и листьев. Самая же трудная работа ещё впереди: надо снять с неба и перечистить все звёздочки. Я собираю их в свой передник, но приходится ведь нумеровать каждую звёздочку и каждую дырочку, где она сидела, чтобы потом разместить их, все по местам, иначе они плохо будут держаться и посыпятся с неба одна за другой! 
— Послушайте-ка вы, господин Оле-Лукойе! — сказал вдруг висевший на стене старый портрет. — Я прадедушка Яльмара и очень вам признателен за то, что вы рассказываете мальчику сказки; но вы не должны извращать его понятий. Звёзды нельзя снимать с неба и чистить. Звёз-ды — такие же светила, как наша Земля, тем-то они и хороши!
— Спасибо тебе, прадедушка! — отвечал Оле-Лукойе. — Спасибо! Ты — глава фамилии, родоначальник, но я всё-таки постарше тебя! Я старый язычник; римляне и греки звали меня богом сновидений! Я имел и имею вход в знатнейшие дома и знаю, как обходиться и с большими и с малыми! Можешь теперь рассказывать сам!
И Оле-Лукойе ушёл, взяв под мышку свой зонтик.
— Ну уж, нельзя и высказать своего мнения! — сказал старый портрет.
Тут Яльмар проснулся.

Воскресенье

— Добрый вечер! — сказал Оле-Лукойе. Яльмар кивнул ему, вскочил и повернул прадедушкин портрет лицом к стене, чтобы он опять не вмешался в разговор.
— А теперь ты расскажи мне сказки про пять зелёных горошин, родившихся в одном стручке, про петушиную ногу, которая ухаживала за куриной ногой, и про штопальную иглу, что воображала себя швейной иголкой.
— Ну, хорошенького понемножку! — сказал Оле-Лукойе. — Я лучше покажу тебе кое-что. Я покажу тебе своего брата, его тоже зовут Оле-Лукойе, но он ни к кому не является больше одного раза в жизни. Когда же явится, берёт человека, сажает к себе на коня и рассказывает ему сказки. Он знает только две: одна так бесподобно хороша, что никто и представить себе не может, а другая так ужасна, что... да нет, невозможно даже и сказать — как!
Тут Оле-Лукойе приподнял Яльмара, поднёс его к окну и сказал:
 — Сейчас увидишь моего брата, другого Оле-Лукойе. Люди зовут его также Смертью. Видишь, он вовсе не такой страшный, каким рисуют его на картинках! Кафтан на нём весь вышит серебром, что твой гусарский мундир; за плечами развевается чёрный бархатный плащ! Гляди, как он скачет!
И Яльмар увидел, как мчался во весь опор другой Оле-Лукойе и сажал к себе на лошадь и старых и малых. Одних он сажал перед собою, других позади; но сначала всегда спрашивал:
— Какие у тебя отметки за поведение?
— Хорошие! — отвечали все.
— Покажи-ка! — говорил он.
Приходилось показать; и вот тех, у кого были отличные или хорошие отметки, он сажал впереди себя и рассказывал им чудную сказку, а тех, у кого были посредственные или плохие, — позади себя, и эти должны были слушать страшную сказку.
Они тряслись от страха, плакали и хотели спрыгнуть с лошади, да не могли — они сразу крепко прирастали к седлу.
— Но ведь Смерть — чудеснейший Оле-Лукойе! — сказал Яльмар. — И я ничуть не боюсь его!
— Да и нечего бояться! — сказал Оле. — Смотри только, чтобы у тебя всегда были хорошие отметки!
— Вот это поучительно! — пробормотал прадедушкин портрет. — Всё-таки, значит, не мешает иногда высказать своё мнение!
Он был очень доволен.
Вот тебе и вся история об Оле-Лукойе! А вечером пусть он сам расскажет тебе ещё что-нибудь.

Отрывок из книги «Сказки. Иллюстрации Ники Гольц»

Глава первая

Спасение

Нэнси Дрю, хорошенькая восемнадцатилетняя девушка, ехала домой по проселочной дороге в своем новом темно-синем кабриолете. Она только что отвезла отцу кое-какие юридические документы.

«Как здорово, что папа подарил мне на день рожденья машину, — думала она, улыбаясь сама себе. — И мне так нравится помогать ему!». Ее отец, Карсон Дрю, известный в Ривер-Хайтс адвокат, часто обсуждал с дочкой разные загадочные аспекты своих дел.

Улыбаясь, Нэнси продолжала размышлять: «Папа доверяет моей интуиции…», но мгновение спустя ее мысли прервала картина, которая заставила Нэнси кричать от ужаса. C лужайки расположенного неподалеку дома на дорогу вдруг выбежала девочка лет пяти. В этот же момент от дома отъехал фургон и, вырулив на проезжую часть, оказался в считанных шагах от ребенка. Водитель судорожно засигналил, и девочка, растерявшись, бросилась ему наперерез. Каким-то чудом ей удалось благополучно пересечь дорогу и забраться на невысокую каменную ограду моста. Тут фургон резко рванул вперед, и девочка, потеряв равновесие, свалилась с парапета и скрылась из вида.

— Боже мой! — воскликнула Нэнси, резко нажав на тормоза. Она уже представила, как ребенок падает в воду, расшибая голову о камни. Нэнси выскочила из машины и помчалась через дорогу. Прямо у подножия насыпи Нэнси увидела неподвижно лежавшую девочку. Вся правая часть ее тела была в воде.

— Только не… — Нэнси не осмелилась закончить ужасающую мысль и поспешно спустилась по скользкой насыпи. Подойдя ближе, она с великим облегчением, обнаружила, что девочка нормально дышит и вода не попала ей ни в рот, ни в нос. Наскоро осмотрев ребенка, она также не увидела и признаков перелома. Нэнси осторожно подняла девочку на руки и, крепко прижимая ее к себе, взобралась на вершину насыпи. Она быстро перебежала дорогу и вошла во двор, откуда совсем недавно выбежала девочка. В этот самый момент парадная дверь распахнулась, и из дома выбежала плачущая пожилая женщина:

— Джуди! Джуди!
— Я уверена, с ней все будет в порядке, — поспешила заверить ее Нэнси.

Женщина, заметив машину Нэнси, взволнованно спросила:
— Вы ее сбили?
— Нет-нет. Джуди упала с моста, — и Нэнси быстро объяснила, что произошло. К этому моменту из дома вышла еще одна женщина, чуть помоложе.
— Наша крошка! Что с ней случилось? Когда женщина протянула к ней руки, чтобы забрать Джуди, Нэнси тихо и спокойно сказала:
— С Джуди все будет в порядке. Позвольте мне занести ее в дом и положить на диван.

Одна из женщин распахнула дверь, а вторая показала:
— Сюда, пожалуйста.

Нэнси пронесла свою хрупкую ношу через прихожую в небольшую, старомодно обставленную гостиную. Как только она уложила ребенка на диван, Джуди начала ворочать головой и что-то тихонько бормотать.
— Думаю, она придет в себя через пару минут, — сказала Нэнси.

Пока женщины сосредоточенно наблюдали за Джуди, они успели познакомиться с Нэнси. Эдна и Мэри Тёрнер оказались двоюродными тетками пострадавшей юной особы.
— Джуди живет с нами, — пояснила Эдна, старшая тетка. — Мы вместе ее воспитываем.

Нэнси была несколько удивлена, что столь пожилые женщины растят такого маленького ребенка. Только она успела назвать свое имя и адрес, как Джуди открыла глаза и огляделась по сторонам. Заметив Нэнси, она спросила:

— Кто вы?
— Меня зовут Нэнси. Приятно познакомиться, Джуди!
— Вы видели, как я упала?

Нэнси кивнула, а бабушка Мэри объяснила:
— Дорогая, она достала тебя из реки, после того как ты упала.

Джуди заплакала.
— Никогда, никогда больше не буду перебегать через дорогу! Не хочу, чтобы со мной повторилось такое! — заверила она бабушек.
— Надеюсь, ты действительно не станешь так больше делать, — сказала Нэнси.

Она погладила девочку по голове, и Джуди улыбнулась в ответ. Хотя Нэнси считала, что с Джуди все будет хорошо, она решила задержаться на несколько минут на случай, если понадобится ее помощь. Девочку раздели и укутали в халат. Мэри Тёрнер направилась на кухню.
— Надо бы дать Джуди лекарство и сделать компресс. У нее на голове назревает шишка. Вы поможете мне, Нэнси?

Она провела девушку в кухню и подошла к шкафчику с лекарствами, который висел на стене.
— Нэнси, я хочу извиниться перед вами за то, что подумала, будто вы сбили Джуди, — сказала женщина. — Мы с Эдной, похоже, совсем растерялись от волнения. Видите ли, Джуди нам очень дорога. Мы воспитали ее мать, которая была единственным ребенком и осиротела в раннем детстве. То же случилось и с Джуди. Ее родители погибли от взрыва на катере три года назад. У бедняжки не осталось близких родственников, кроме нас с Эдной.
— У Джуди очень счастливый и здоровый вид, — поспешно заметила Нэнси. — Уверена, ей здесь очень хорошо.

Мэри улыбнулась.
— Мы стараемся как можем, при наших скромных доходах. Но иногда их просто не хватает. Сегодня мы продали кое-какую мебель тем двум людям на грузовике, который вы видели. Уж не знаю, кто они, но цену вроде бы предложили сносную.

Затем Мэри Тёрнер вернулась к разговору о Джуди.
— Она еще совсем маленькая, так что пока мы с Эдной справляемся. Но вот что нас действительно беспокоит — это будущее. Мы с сестрой портнихи, но с годами управляться с иглой становится все сложнее. Сказать по правде, Нэнси, когда погибли родители Джуди, мы с Эдной сомневались, сможем ли как следует позаботиться о девочке. Но решили попробовать и теперь знаю, что не расстанемся с Джуди ни за что на свете. Она совершенно нас очаровала. Эта грустная история растрогала Нэнси. Она понимала беспокойство сестер Тёрнер: расходы на проживание, конечно, будут неуклонно расти, а доход тетушек навряд ли будет увеличиваться с годами...
— К сожалению, — продолжала Мэри, — родители Джуди оставили ей совсем немного денег. Но они были очень одаренными, а Джуди унаследовала их таланты. Ей бы следовало учиться музыке и танцам, пойти в хороший колледж. Но, боюсь, этого мы никогда не сможем ей дать.
— Джуди может получить стипендию или другую материальную помощь, — ободряюще заметила Нэнси.

Мэри, обнаружив в лице Нэнси внимательного слушателя, продолжала:
— Раньше нам помогал кузен нашего отца, Джосайя Кроули. Но пару месяцев назад он скончался. Кузен щедро помогал нам деньгами и имел возможность навещать нас. — Мисс Тёрнер вздохнула. — Он обещал, что обязательно напишет о нас в завещании, ведь он так любил маленькую Джуди! Мы с Эдной очень рассчитывали на это. Но Джосайя не сдержал обещание. Нэнси понимающе улыбнулась, ничего не сказав в ответ. Но в ее голове уже закралось небольшое подозрение: что заставило мистера Кроули изменить свое решение?
— На старости лет Джосайя стал жить у других родственников. После этого все изменилось: вначале он стал реже нас навещать. Еще в феврале Джосайя подтверждал, что обязательно оставит нам часть наследства. Все это выглядело так странно, человек, который всегда готов был помогать нам, внезапно оставил нас.

Мэри взглянула на Нэнси.
— Вы, может быть, знаете тех родственников, у которых он жил. Они тоже из Ривер-Хайтс. Семья Ричарда Тофэма.
— У них еще две дочери, Ада и Изабель? — спросила Нэнси. — Если так, то я их знаю.
— Да, да, они самые, — ответила Мэри.

Нэнси уловила в голосе женщины прохладные нотки.
— Вам нравятся эти девушки? — спросила мисс Тёрнер.

Нэнси ответила не сразу. Ее учили, что сплетничать нехорошо. Наконец, она тактично сказала:
— Ада и Изабель учились со мной в старших классах, но мы не особенно дружили. Мы, кхм-м, не всегда сходились во взглядах.

К тому моменту мисс Тёрнер успела достать из шкафчика кое-какие медикаменты и теперь направилась к холодильнику за льдом. Расставляя необходимые принадлежности на подносе, она заметила:

— Когда кузен Джосайя скончался, к нашему удивлению, Ричард Тофэм предъявил завещание, согласно которому он назначен душеприказчиком Кроули, а все деньги наследуют он, его жена и их дочери.

— Да, я читала об этом в газете, — припомнила Нэнси. — И велико ли наследство?
— Насколько я понимаю, сумма немаленькая, — ответила Мэри Тёрнер. — Некоторые родственники Джосайи говорили, что он обещал им то же, что и нам, так что они планировали обратиться в суд. — Женщина пожала плечами. — Но я думаю, попытки оспорить завещание безнадежны. И все-таки мы с Эдной не можем отделаться от мысли, что должно быть более позднее завещание, хотя пока никто его не обнаружил.

Нэнси последовала за мисс Тёрнер в гостиную. Холодный компресс помог снять припухлость в том месте, где Джуди ударилась о камень. Убедившись, что с девочкой все хорошо, Нэнси сказала, что ей пора идти.
— Приходи меня навестить, — попросила Джуди. — Ты мне нравишься, Нэнси. Ты моя спасительница!
— Конечно, приду! — пообещала Нэнси. — Ты мне тоже нравишься. Ты молодчина!

Тетушки девочки принялись снова благодарить Нэнси. Гостья едва успела дойти до двери, когда Эдна вдруг спохватилась:
— Мэри, а где наш серебряный чайник?
— Ну как же, на журнальном столике, где же ему быть… Ах, он пропал!

Эдна забежала в гостиную.
— И серебряные подсвечники тоже!

Нэнси замерла в дверях.
— Их что, украли? — спросила она.
— Похоже на то! — ответила Мэри Тёрнер, побледневшая от волнения. — Должно быть, их украли те люди, которым мы продали мебель!

Нэнси тут же вспомнила мужчин в грузовике.
— А кто они такие? — спросила она.
— Ах, Мэри, как же мы оказались такими неосторожными! — воскликнула Эдна Тёрнер. — Ведь мы даже понятия не имеем, кто они. Эти мужчины постучались к нам и спросили, нет ли у нас какой старой мебели на продажу. Не видать нам больше нашего серебра!

— Может, еще не все потеряно! — возразила Нэнси. — Я вызову полицию.
— Ах, детка, — сокрушенно сказала Мэри. — У нас телефон не работает.
— Тогда я попробую догнать грузовик! — заявила Нэнси. — Как выглядели эти люди?
— Низкорослые, плотного сложения. Один темноволосый, другой блондин. С довольно крупными носами. А больше я ничего не могу припомнить.
— Я тоже, — вставила Эдна. Поспешно попрощавшись, Нэнси побежала к машине.

Отрывок из книги «НЭНСИ ДРЮ и тайна старых часов»

Стиви аккуратно развязала ленточку и дрожащими от волнения пальцами поспешно развернула подарок.

– Ах!

Внутри оказалась красивая чашка, которая была явно слишком большая, чтобы наливать в неё чай. Сверху крепилась плоская круглая крыша из крошечной бирюзовой черепицы, плотно прилегавшей к краю.

Что же там внутри? Затаив дыхание, Стиви вытащила чашку из коробки. Оказалось, это миниатюрный домик с восемью окошками, парадной и задней дверьми и весёлым узором из цветов и листьев на стенах. Там всё было точь-в-точь как в настоящем доме: трубы, водосток, дверная ручка и даже крошечный почтовый ящик! К чашке прилагалось блюдце, изображавшее прелестный садик с изящной мощёной дорожкой, ведущей к парадной двери. Над дверью висела малюсенькая табличка с надписью: «Семейство Прыг-Скок».

Бабушка сняла с домика крышу, откинула крошечную задвижку и открыла чашку, половинки которой распахивались, чтобы можно было посмотреть, какой домик внутри. А там оказалось вот что:

– Ух ты! – восторженно воскликнула Стиви. – Спасибо!

– Вот это тебе тоже пригодится, – сказала бабушка, вытаскивая из сумочки обувную коробку, на которой было крупными буквами написано: «МЕБЕЛЬ И Т. П.».

–Только лучше не распаковывай, пока не доберёшься до нового дома.

– Вот тебе и интересное занятие по приезде! – заметила мама.

И они с бабушкой с заговорщицким видом переглянулись, и Стиви догадалась, что с помощью этого подарка они надеялись примирить её с мыслью о переезде. Но сейчас это всё было не так уж важно: ей не терпелось скорее обустроить новый домик и поиграть с ним. Тут девочка спохватилась:

– А где же куклы?

Бабушка рассмеялась и, хитро взглянув на маму, сказала:

– Какие ещё куклы?

Порывшись в сумочке, она извлекла оттуда тканевый мешочек и протянула его Стиви. Внутри оказались четыре аккуратных свёртка из упаковочной бумаги с узором в звёздочку. Стиви вытащила один из них, гадая, что же внутри. Развернув первый свёрток, девочка обнаружила там серого игрушечного крольчонка. У игрушки были блестящие глазки-

бусины, длинные ушки, мягкий бархатный нос и подвижные лапки.

К её платьицу была прикреплена булавкой потрёпанная бирка с надписью: «Лапочка Прыг-Скок».

Стиви отцепила бирку и убрала её в карман вместе с булавкой. Затем она поставила игрушку на блюдечко-лужайку. Лапочка уверенно держалась на своих больших кроличьих лапках. Её глазки-бусинки весело посверкивали в лучах вышедшего из-за туч солнца.

– Это крольчонок-дочка, – пояснила бабушка.

Стиви принялась распаковывать остальные свёртки, и вскоре у неё в руках оказалось целое кроличье семейство в старомодных нарядах. Девочка сняла остальные бирки и выстроила кроликов в ряд на блюдечке.

Габриэль, Бо, Лапочка и Финик Прыг-Скок – папа, мама, дочка и сын.

У Стиви возникло странное чувство: то ли дело было в кроликах, то ли в том, как кружились пылинки в лучах солнца, но ей вдруг показалось, что всё вокруг пронизано волшебством. 

– Ты точно не против подождать риелтора тут, чтобы отдать ключи? – спросила мама, нарушив волшебство и словно рывком вернув Стиви с небес на землю.

Бабушка кивнула. – Позвони мне перед сном, – ласково попросила она внучку.

– Позвоню, как только доедем! – пообещала Стиви и поспешно сунула всех четырёх кроликов в сумочку. Она крепко-крепко обняла бабушку, поцеловала её на прощание и вместе с мамой навсегда покинула квартиру 137.

Отрывок из книги «Где же мистер Прыг-Скок?»